Интервью записал Лисандро Гамбаротта
Хуан Карлос Копес стал первым, кто принес танго на сцену. Он добился успеха на Бродвее в 60-х, борясь с тенью Валентино, и создал хореографию, ставшую легендой Аргентинского Танго. В ознаменование 50 лет, которые он прожил с аргентинским танго на сцене, прошли специальные торжества на Всемирном Фестивале Танго в Буэнос-Айресе.
– Чем Вы сейчас занимаетесь в танго?
Я выступаю со вторника по воскресенье в «Перекрёстке Карлоса Гарделя», где у меня шоу под такие темы как «Quejasdebandoneon», «LaCumparsita» и «Danzarin». С этими тремя темами я ничего не могу поделать, я к ним привык. У меня масса идей, новых спектаклей, но чтобы их сделать, нужны спонсоры, а их для танго на сегодняшний день нет. Похоже, что не будет у нас этой национальной индустрии.
– Можно ли жить и зарабатывать, танцуя танго?
К сожалению, нет: танго – это хлеб сегодня, но на завтра – голод. Поскольку танго это не четкая научная дисциплина и здесь нет норм и ученых степеней, то выбор хореографий и их оценка зависят, прежде всего, от личного вкуса. Помимо этого, многие танцоры из соседних областей используют танго. Например, пара, исполняющая классический, современный или фольклорный танец, ставит спектакль с танго, милонгой или танго-вальсом, а на следующий же день он уже где-нибудь в Гонконге или Европе. А у меня подготовка спектакля, с которым я гастролировал в Нью-Йорке, заняла целый год.
– Но ведь есть же места в Буэнос-Айресе, где можно увидеть очень внутренне глубокие спектакли танго?
Это структуры, созданные специально для иностранцев, «на экспорт». Большинство этих заведений запрашивают очень высокую плату, да еще и в долларах, поэтому наша местная публика не может себе этого позволить. Не понимаю, почему такие театры, как Сервантес, Сан Мартин, Альвеар или Де ла Рибера, где можно было бы ставить подобные хорошие спектакли по демократичным ценам, этого не делают. В конце 90-х я поставил шоу с вполне приемлемым ценам и со скидками для пенсионеров. Оно называлось «Чувство танго», и в нем принимали участие певец Альберто Подеста, оркестр и танцоры. То был респектабельный спектакль, а в финале мы танцевали со зрителями, и народ уходил счастливым.
– В чем недостатки стиля «на экспорт»?
Нет ни соблазна, ни удобства. Танго – это двое и одно чувство на двоих. А где чувство, если я слежу, чтобы она не упала, а она смотрит мне в ноги? Важно понимать ключевые моменты в танго. У мужчины три зоны ответственности: голова, торс и конечности. Женщина должна уметь следовать мужчине, который умеет мягко ее показать, без беготни по сцене и акробатики. И, поверьте, я это хорошо знаю, потому что учился акробатике в США, но не для того, что бы демонстрировать ее со сцены, а для того, чтобы использовать ее в рамках историй, которые мы рассказывали со сцены. Самое трудное в танго – это сделать его простым. По сути, танец заключается в умении вцепиться в танцпол, то есть правильно ходить, слушать каждый инструмент и танцевать его в частности и в ансамбле. Поэтому музыка не должна «растекаться мыслию по древу» — ошибка, которую часто совершают новые оркестры. Ну нет у нас сегодня Д’Ариензо, Пуглиезе или Тройлло, которые бы ясно дали вам ритм.
– Что Вы думаете о новых оркестрах типичного танго?
Новые поколения музыкантов очень умные и прекрасно образованные, быть может, в большей степени, чем музыканты 40-х гг. Проблема в том, что они все еще показывают качество и свои возможности. Стало быть, они сползают в Астора Пьяццолу или в псевдо-модернистов, например, в электронное танго, то есть в те варианты танго, которые и не предполагают танца.
– Что Вам вспоминается из начала Вашего пути милонгеро?
Быстрая учеба: за два года я стал милонгеро. Я чуть с ума не сошел, когда впервые увидел, как танцуют танго: что они делали ногами, их наряды, женщины… и я в своей школьной форме. Танцевали в больших пространствах, и мужчины искали местечко, чтобы показать себя во всей красе, они меня восхищали. В ту ночь моя жизнь изменилась, я никогда этого не забуду: я работал в Министерстве Образования, изучал электротехнику, а по ночам я ходил на любые милонги. Годы спустя, в Клубе Атланта, где я стал мастером танго, я однажды понял, что человек, который делает много шагов, теряет элегантность, а тот, кто остается элегантным, не делает шагов. И я создал свой собственный стиль, исходя из соединения этих двух идей: делать длинные, кошачьи, спокойные и с выдержанными паузами. Всегда с уважением к музыке. И наступал момент, когда танцуя (частенько это случалось под Пуглиезе), я чувствовал что-то особое в животе… оно передавалось по всему моему телу, и по моему неподвижному лицу катились слезы. Партнерша меня понимала, а иногда плакала вместе со мной. Мы танцевали и плакали. Этого невозможно изобразить на сцене.
– Почему Вы решили перейти из любителей в профессионалы?
Это не было моим решением. Я бы так и танцевал до самой смерти в Клубе Атланта, если бы танго сохраняло бы свою линию и ценность. Но танго утопили. Если меня даже арестовали в Атланте по обвинению в маргинальности и преступности. Тогда я и принял решение: собрал большую группу танцоров-любителей и организовал первое представление танцев Буэнос-Айреса (портеньос). Это был двухчасовой спектакль, который рассказывал истории о танго и представлял такие классические темы, как «AlaGranMuñeca», «HalcónNegro», «Organitodelatarde». Это произошло 4 ноября 1955 года. Я нисколько не считал себя профессионалом. Однако я смог это сделать. Родственники выступавших заполнили зал, и все были довольны. У меня было полно идей, которые так хотелось выразить, так что я не мог вернуться в клуб.
– И именно с того дня Вы знакомы с театральным импресарио Карлосом Петитом?
Да, мы встретились с ним в его кабинете в Национальном Театре. Я показал ему несколько фотографий с нашего спектакля, которые были опубликованы в журнале «Grandesvaloresdeltango», издававшемся Алехандро Ромайем. Фотографии были озаглавлены «Танго набирает высоту балета». Его это заинтересовало, и он предложил нам показать представление. Вскоре я подписал свой первый профессиональный контракт и дебютировал в театрах Табарис и в Национальном Театре. Так и состоялся мой профессиональный дебют 30 декабря 1955 года. На следующий день, во время празднования Нового Года я произнес тост «Я не остановлюсь раньше Нью-Йорка». И так оно и вышло.
– Как Вы вспоминаете свой первый приезд на Бродвей?
Это было в 1962 году, вместе с Марией Ньевес мы сотворили что-то невообразимое с нашим стилем. А все потому, что нашим главным врагом был актер Родольфо Валентино. Для английской, североамериканской и канадской публики Валентино был воплощением танго. Образ, который он создал в фильме «Четыре всадника Апокалипсиса». Кошмар, как если бы сегодня Бреда Пита заставили бы танцевать в стиле танго. Он был «латинским героем-любовником», но это не имело ничего общего с танго, хотя именно так и понималось в некоторых широтах. Нас отличала скорость, потому что в Аргентине среди любителей шло своеобразное соревнование в скорости и в чистоте шагов, всегда согласно стилю каждого оркестра. Поэтому в США говорили, что это новый вид твиста в танго. Нас не воспринимали как тангерос, наш стиль называли «fasttango».
– Существует ли мода на танго?
Действительно, никогда в истории нашей городской музыки не было столько милонг, преподавателей и профессионалов. Однако, я думаю, что утрачена идея удовольствия от зала и музыки, они уступили место наслаждению лишь танцем. Для меня настоящее значение танго в симбиозе между мужчиной и женщиной, которые танцуют для себя и показывают свое умение ступать в танго.
– Похоже, Вы столь многому можете научить…
Преподавание – дело непростое. Нет субсидий, тебя никто не страхует, ты должен сам себе делать рекламу, и для множества людей плата в 10 песо уже слишком. К тому же, из 50 учеников, пришедших на первый урок, тридцать доходят до второго, а остаются заниматься лишь двадцать. Поэтому я даю уроки для серьезных иностранных организаций. Например, недавно я сделал семинар для Колумбийского Университета и для одной первоклассной немецкой компании, которая прислала в Буэнос-Айрес 200 своих служащих. Помимо этого, я даю индивидуальные уроки иностранцам, если они достаточно значимы и если их не отпугивает мой ценник. Несмотря на все это я планирую общедоступные уроки, но это еще в процессе разработки. Этот проект будет связан с беднейшими районами в рамках борьбы против наркотиков.
– Без сомнения, Вы мастер и по Вашим возможностям, и по Вашему опыту.
Я ненавижу это слово. Я в танго больше пятидесяти лет, и все меня называют мастером, «маэстро», но я это не воспринимаю всерьез, хоть и понимаю, что знаю достаточно, чтобы преподавать.
– А еще Вы не любите выступать арбитром.
Мне пришлось однажды, но не хотелось бы повторять этот опыт, и по двум причинам: будучи самым старым ветераном и с самым большим послужным списком из всего жюри, я видел все этапы развития жанра. Поэтому я судья, но одновременно и палач. Для меня самое главное, чтобы танго танцевали, и меня не интересует, как они это будут делать. К тому же наградить кого-то означает стать врагом всем остальным, вовсе того не желая, потому что неизбежно выбирать-то надо. Однажды я видел, как детскую пару одели «в стиле эпохи»: его нарядили типичным сутенером, а ее милонгерой. Я спросил тренера: «И какое же танго они танцевали?» «»Afuegolento»», — ответил он. «И вы думаете, что для этой композиции было необходимо их так нарядить? Если вы думаете, что танго осталось в той эпохе, то следует срочно создать музей танго и дать всем лауреатам возможность стажироваться там», — сказал я ему на это.
– В чем Вы уверены относительно Вашего будущего?
Я точно буду настаивать на своем до конца. Мой девиз: «Скажите Смерти, чтобы выучила пару шагов танго, потому что Копес будет и дальше танцевать».
– Как Вам помнится феномен спектакля «Аргентинское Танго»?
Это был невероятный успех. Сначала у нас была запланирована неделя выступлений в Театре Шателет в Париже, но прием публики превзошел самые смелые ожидания. Мы думали, что эти люди — аргентинцы в изгнании, но оказалось, что это были три тысячи парижан. Я никогда не забуду путешествие из Аргентины во Францию. 33 человека летели на военном самолете. За весь полет мы ели лишь раз. Зато возвращались мы, после такого успеха, уже коммерческой авиалинией.
– Вы чувствовали тогда, что совершаете исторический перелом в танго?
Нет, тогда нет. Доказательством тому, что после представлений в Италии, которые были так же успешны, как и в Париже, я вручил Клаудио Сеговии и Гектору Ореццоли конверты с отставкой и перечнем всех недостатков в менеджменте. Самое главное было то, что они не умели или не хотели заниматься представительством. По этой же причине ушли Орасио Сальган и Убальдо Де Лио. Потом взаимоотношения восстановились, и пришел успех на Бродвее, для меня уже во второй раз. В то время я познакомился с Мартой Грахам, Бобом Фоссом, Джеромом Роббинсом, Михаилом Барышниковым, Робертом Дюваллом… Кого я не знал?!
– Каковы Ваши воспоминания о работе над главной ролью в фильме заслуженного испанского режиссера Карлоса Сауры?
С самого начала Саура очень хотел, чтобы я принимал участие в проекте. Мы очень многое обсуждали перед началом съемок, особенно о разных версиях и мелких деталях в истории танго.
– Этот фильм получил больший отклик за рубежом, чем в нашей стране.
А сколько вообще есть аргентинских фильмов о танго? Это один из немногих, где показывается эпохальное значение танца. В нашей стране не умеют ценить танец, существует шкала приоритетов: певец, музыкант, танцор, как будто мы ходячая хореография. Это происходит потому, что всегда есть кто-то популярный, а мы, аргентинцы, любители мифов: Карлос Гардель, Хулио Соса, Роберто Гойенече. Происходит то же самое, что и в музыке: поклонник одного слова доброго не скажет о другом…
Карлос Саура